... работе. Это всё так странно и неожиданно…
- Соглашайся, - решительно сказал я, - здесь жизни тебе не будет.
И он опять исчез из моего поля зрения почти на четыре года. В 1951 году неожиданно раздался звонок по телефону - Матес объявился. Он назвал свой московский адрес - где то в районе Октябрьского поля. Я с трудом нашёл его и обомлел: он с семейством расположился в роскошном коттедже. Его Рита заметно округлилась и раздобрела, сам Матес, в пижаме, источал благополучие. А самое главное - в богатой спальне рядком спали… три мальчика! Вот это да! Радость встречи была большая. По отдельным полунамёкам (он никогда - ни тогда, ни после - не говорил даже, в каком месте он был, да я и не спрашивал - мне и так было ясно) я понял, что он был в самом эпицентре нашего ядерного проекта, исполняя там важнейшую роль математика расчётчика. Не забудем, что в ту пору никаких ЭВМ не было - все нелёгкие математические проблемы надо было решать на арифмометрах, и быстро. Непосредственно с ним работали все наши знаменитые физики, обеспечившие в конце концов ядерный потенциал советской страны. Он был там на отличнейшем счету. И вдруг, по каким то неясным для меня и сейчас причинам, его с семьей буквально в 24 часа выставляют с "объекта" (могло быть много хуже - на дворе был 1951 год, а атомное дело курировал "сам" Берия) и направляют в роскошный новый институт на окраине Сухуми - в Синопе. Московский коттедж, где мы встретились, был перевалочным пунктом на пути в Сухуми.
За минувшие 30 лет я много раз бывал в Сухуми, иногда останавливался в роскошной квартире моего друга на краю субтропического парка. Росли его дети - были крохотули, стали кандидатами наук. Умерли тесть и теща; но общий традиционный дух в этой семье остался неизменным. По утрам Матес ежедневно, надев ермолку, накинув талес и намотав на обнажённые руки тфилы, совершает молитву, а в пятницу вечером зажигает в доме субботние свечи.
Как то я спросил его:
- Наверное, так же, как и на войне, нелегко было соблюдать...